Мои нынешние взгляды и ценности есть продукт стремления к регистрации протеста и последующей его интернализации, производимой итеративно. В предельной форме, они гласят: я готов оплакивать чью угодно смерть, кроме своей собственной. Все остальные -- живые люди, которым больно и страшно; и только я один хочу превратить себя в стальной инструмент. Инструмент чего?
Потому что в мире, меня окружающем, есть место для всего, чего угодно и всех, кого угодно -- кроме меня и таких, как я. Это эмпирический факт такой, открытие моих гарвардских аспирантских лет. Что бы там ни случилось со мной, я хочу оставить после себя мир в таком состоянии, в котором в нем будет место для таких, как я, -- буде таковые обнаружатся в следующих поколениях. А они, я уверен, обнаружатся. Инструмент реализации вот этого.
Трансформации мира к виду, при котором в нем можно жить, ибо в нынешнем -- нельзя. Мне. Или трансформации меня к виду, в котором я мог бы жить в непригодном для жизни мире. Что есть одна и та же задача, поскольку единственный такой вид -- есть вид стального инструмента. Ни в каком другом виде мне в этом мире делать нечего. С другой стороны, если уже интернализовано, что моя жизнь сама по себе ничего для меня не значит -- это накладывает некую оценку сверху и на значимость жизней других людей в моих глазах.
